Интервью о церковнославянском и украинском языках в богослужении, а также об основах Истинного Православия украинской традиции

ЕПИСКОП ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ УКРАИНЫ ИОВ КОНОВАЛЮК О ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОМ И УКРАИНСКОМ ЯЗЫКАХ В БОГОСЛУЖЕНИИ, А ТАКЖЕ О ТОМ, НА КАКИХ ПРИНЦИПАХ ОСНОВАНО ИСТИННОЕ ПРАВОСЛАВИЕ УКРАИНСКОЙ ТРАДИЦИИ

Александр Солдатов: Как утверждают некоторые ревнители Православия, церковнославянский язык специально был создан святыми людьми для общения с Богом. В той или иной степени он понятен всем славянам. А если человек славянского происхождения действительно любит Бога и стремится к своему спасению, то ему нетрудно выучить церковный язык хотя бы в общих чертах. Исходя из этого, имеет ли смысл переводить богослужение на современные славянские языки? Не ведёт ли это к его «десакрализации», потому что на этих языках порой трудно выразить то, что выражено на церковнославянском?

Епископ Иов: Церковнославянский язык, в том виде, в котором он сейчас существует, не был специально создан «святыми людьми», т.е. солунскими братьями Кириллом и Мефодием. Это миф, не соответствующий реальной истории возникновения и развития (видоизменения, реформирования, редактирования) церковнославянского языка. Всемирно известный российский дореволюционный учёный-лингвист академик Ф.Ф. Фортунáтов (1848‒1914) совершенно верно утверждает: «Старославянским, или церковнославянским, языком называется тот древний южнославянский язык, на который в IX веке было переведено Священное Писание… С течением времени старославянский язык обратился у нас в тот искусственный, искажённый язык, который употребляется теперь в богослужении и называется церковнославянским языком».

Изучать церковнославянский язык «хотя бы в общих чертах» — необходимо, конечно, всем верующим, имеющим славянское происхождение, использовать церковнославянский язык (любой из его извóдов) как язык молитвы и богослужения — не только можно, но и нужно (в большей или меньшей степени). Но зацикливаться на исключительной сакрáльности церковнославянского языка, отказываясь от сакрального использования современных славянских языков, их освящения и усовершенствования в богослужебном и богословском употреблении, — преступно и небогоугодно. Сказано ведь, что в церкви желательно «пять слов сказать умом» (1Кор. 14:19), т.е. «с сознанием» (Иоанн Златоуст), «правильно и с толком» (Ефрем Сирин), «понимая и сознавая свои слова» (Феофилáкт Болгарский), «в ясности ума и на знакомом языке» (Севериáн Габáльский). Это, несомненно, относится не только к языку проповеди, но и, в первую очередь, к языку богослужения, ибо «всё домостроительство [спасения], вся история Ветхого и Нового Завета и вся церковная история изображаются в годичном и седмичном кругу церковного богослужения» (Иоанн Кронштадтский).

Ещё в глубокой древности знаменитый пресвитер Оригéн (около 185‒254) утверждал, что «греки во время молитвы употребляют слова греческие, римляне — римские; каждый молится и по силе прославляет Бога собственным своим языком, — и Господь всех слышит, молящихся на всех языках». Известный средневековый государственный деятель и церковный экзегéт аббáт Кассиодóр (между 480‒590) в своих «Толкованиях псалмов» также говорил, что «каждый народ воспевает в храмах хвалебные песни Творцу на своём природном языке».

Что касается церковнославянского языка — это ни в коем случае не чужой славянским народам и не мёртвый язык, как поверхностно утверждают некоторые. Так или иначе, во всех его «природных» и «искусственных» формах, в «родных» и «чужих» изводах, в древнейших и позднейших редакциях, верных и ошибочных переводах (ведь одни и те же тексты часто много раз переводились и существенно исправлялись — в лучшую или в худшую сторону — в течение веков после Кирилла и Мефодия!), — церковнославянский язык был и остаётся древним языком богослужения и проповеди, на котором, может быть, не всегда сознательно и правильно, но всё же старались прославлять и познавать Бога наши предки. Конечно, неумно и греховно этот язык презирать или совершенно забывать, в какой-то мере (где-то — в большей, а где-то — в меньшей) он должен обязательно употребляться в Церкви.

Но язык богослужения — это никоим образом не вещь в себе, это лишь способ познания и прославления Бога. И если нужно и можно яснее и доступнее для понимания выразить на одном из теперешних славянских языков то, что уже совсем или почти непонятно выражено на древнем церковнославянском, — необходимо это делать, вырабатывая и оттачивая высокий, отнюдь не примитивный и не пошлый, но в то же время максимально доступный для восприятия богослужебный стиль современного языка каждого славянского народа!

Основа и источник богослужения, конечно, — Священное Писание (Библия). Когда в XIX веке в Российской Империи многие категорически отрицали саму необходимость и возможность перевода Священного Писания на тогдашний литературный русский язык, св. Иоанн Кронштадтский, наоборот, утверждал: «Надобно ли из-за раскольников [старообрядцев] не делать нужных, благотворных преобразований в Церкви? — Надобно делать: иначе посмеются над нами демоны; ужели мы допустим одолеть себя их злобе? Да не будет. Итак, надобно переводить Библию на русский язык. Сколько миллионов людей лишаются её богатства из-за того, что она на непонятном славянском языке!».

В начале XX века один из авторитетных пастырей Российской Церкви протоиерей Александр Хотови́цкий (прославленный ныне в сонме новомучеников как в РПЦЗ, так и в РПЦ МП) писал: «Даже мы, священники, знакомые со славянским языком, часто встречаемся с такими местами славянского текста, которые нам совершенно непонятны, и вместо сознательной молитвы понапрасну ударяем звуком в воздух… Из-за достоинств славянской речи ещё не следует отрицать перевод книг, а равно богослужения и молитв на русский язык, ибо, таким образом, мы бережём грамм, а теряем пуд».

Обычно всех, кто выступает за перевод богослужения на современный литературный язык, огульно называют обновленцами. Но это расхожее мнение ни на чём не основано. Наоборот, именно незыблемость церковно-славянского языка в богослужении отстаивал известный деятель обновленческого движения, его главный идеолог и многолетний первоиерарх митрополит Александр Введéнский (1889‒1946). Вот его слова: «Славянское богослужение является незыблемой основой обновленчества. Мы сохранили верность богослужебным традициям отцов, и благодаря в значительной мере этому наше движение сделалось столь широким в Церкви. Всякая ломка богослужения, в частности замена русским, чревата последствиями, отпугивающими широкие массы». Так что обновленцы не те, которые осознают потребность и неизбежность полного или частичного перехода на современный язык богослужения, а те, которые, как фарисеи, хранят мнимую «верность богослужебным традициям отцов» и насущными богослужебными реформами боятся отпугнуть (от более разумного и плодотворного участия в богослужении) «широкие массы» верующих.

Александр Солдатов: Опыт богослужений на современном русском языке — скажем, в общине о. Георгия Кочеткóва — показывает, что и такое богослужение непонятно людям без некоторой подготовки: без изучения Священного Писания, основ православного богословия и вообще без хорошей гуманитарной базы. Те же, кому богослужение понятно на русском языке, понимают его и по-церковнославянски. Не происходит ли то же самое с аудиторией богослужения по-украински?

Епископ Иов: Об удачном или неудачном опыте богослужений на русском языке в общине о. Георгия Кочеткова мне ничего не известно. А что касается изучения Священного Писания и основ православного богословия, то в большинстве нормальных богослужебных текстов (преимущественно в Октоихе и Триодях) как раз и раскрываются смыслы Священного Писания, излагаются догматы православной веры. Поэтому столь важно, чтобы эти тексты были максимально понятны для восприятия, доходили до ума и сердца, более-менее легко запоминались, а не нуждались сами в дословном переводе и постоянном истолковании, не отличались лишь сложностью грамматических форм, витиеватостью лексических единиц, неправильным (часто на слух — просто бессмысленным) порядком слов…

Из моего опыта окормления катакомбных христиан могу засвидетельствовать, что понимание ими церковнославянских текстов было весьма примитивным и иногда совершенно превратным. Лишь немногие из них задумывались над значением тех текстов, которые регулярно вычитывали в качестве молитвенного правила. Например, блаженной памяти подвижница и исповедница Катакомбной Церкви инокиня Ксения Лариóнова (1921‒2012) ревностно и неукоснительно в течение более 50 лет (!) исполняла по-церковнославянски своё большое молитвенное правило, но многие слова и выражения не понимала. А когда стали окормлять её мы, священнослужители из Украины, то, молясь вместе с ней, некоторые тексты стали читать по-русски. Она внимательно слушала и была очень рада, что стала понимать то, чего раньше не могла понять, и просила нас читать в русском переводе и впредь (хотя сама продолжала читать лишь по привычным дореволюционным церковнославянским книгам). Матушка Ксения защищала нас и перед другими катакомбниками, которые наотрез отказывались слушать богослужебные тексты на русском (хотя на церковнославянском почти ничего не понимали, как это выяснилось из общения с ними).

Александр Солдатов: В России считается, что вплоть до XIX в. украинский язык был не литературным, а бытовым, преимущественно — деревенским. Книги, печатавшиеся в Киево-Печерской Лавре и других центрах староукраинского книгопечатания, а также средневековые рукописи свидетельствуют о том, что книжным, высоким языком в «домосковской» Украине был всё тот же церковнославянский, с незначительными вкраплениями отдельных местных слов. Может ли столь «новый» язык, который фактически ещё переживает процесс своего превращения в литературный, достойно передавать возвышенную поэзию православного богослужения?

Епископ Иов: Давайте, прежде всего, определимся, что такое литературный язык. Процитирую известного учёного-лингвиста Б.А. Успенского: «Выражение "литературный язык" означает по своему исходному смыслу язык книжный, т.е. нормированный, связанный с грамотностью, с книжным учением. Норма литературного языка поддаётся сознательному "улучшению", обработке. История литературного языка оказывается самым непосредственным образом связанной с историей отношения к языку, с историей представлений о том, каким должен быть язык. Отсюда, в частности, история литературного языка в ряде моментов смыкается с историей грамматической мысли: важным источником оказываются здесь разнообразные сочинения о языке. Основные процессы в истории литературного языка так или иначе связаны с процессами развития культуры, а следовательно — и с историей общества. Развитие литературного языка в принципе представляет собой не планомерную и последовательную эволюцию, а революционные изменения языковой нормы, обусловленные историко-культурными факторами».

Исходя из этих принципиальных соображений, не может быть никаких сомнений, что современный украинский язык уже является полноценным литературным языком, а не «ещё переживает процесс своего превращения в литературный», как кому-то кажется. И в богослужебном употреблении литературного украинского языка нет ничего априори еретического или церковно-неприемлемого.

Почему же литературный украинский язык средневековой эпохи не мог быть в полной мере богослужебным языком, я не буду здесь распространяться. Пусть грамотные люди внимательно и непредвзято читают книги учёных историков и лингвистов, тогда им многое станет понятно. Я же скажу кратко: всему своё время. Именно в XIX и XX столетиях украинский язык окончательно созрел для того, чтобы стать языком Церкви. И «возвышенную поэзию православного богослужения», как Вы говорите, он может иногда передать даже лучше, чем церковнославянский. Утверждаю это на основании собственного опыта и чувства.

Но у каждого своя мера, свой вкус. Поэтому я с глубоким уважением отношусь к мнению тех благонамеренных «славянофилов» (отнюдь не поверхностных фанатиков-ханжей, а настоящих, сознательных верующих!), которые, подобно покойному академику Д.С. Лихачёву, считают необходимым сохранить в богослужении именно церковнославянский язык, очень любят, высоко ценят и хорошо понимают его, которым он по душе в литургическом и эстетическом плане. Пусть благоговейно учат его и разумно молятся на нём, — это святое дело! Но пусть не запрещают, не ставят палки в колёса тем, кто мыслит иначе, у кого другая мера, иной опыт восприятия, для кого (опять-таки, не из-за примитивизма!) лучше, удобнее, назидательнее молиться Богу на другом языке, в частности, на современном русском, беларуском или украинском. В любом случае, и старинный церковнославянский, и современный литературный язык должны в той или иной мере влиять друг на друга, исправлять и обогащать друг друга, как-то пересекаться, взаимодействовать, жить «под одной церковной крышей», исполнять одно спасительное предназначение. Это неизбежно и нормально.

Александр Солдатов: В Украине все понимают русский язык, а значит, способны понять и церковнославянский. Не является ли в таких условиях нарочитое внедрение в богослужение украинского некоторой уступкой националистическим настроениям, а значит — привнесением в Церковь политических страстей?

Епископ Иов: Проблема непонятности церковнославянского языка никак не зависит от его частичной схожести с современным русским языком. По большому счёту, лишь со временем навязанное, но исторически чуждое украинцам произношение церковнославянских слов на «московский» манер является причиной того, что церковнославянский язык некоторыми украинцами воспринимается как абсолютно неродной, «русский», «москальский», «кацапский». Если читать церковнославянские слова по-старинному, как их читали наши предки (упрощённо говоря, с родным украинским произношением), то никакие болезненные ассоциации между церковнославянским и русским языками возникать не будут. Украинское произношение богослужебных текстов должно обязательно возобладать среди тех верующих, которые, осознавая себя украинцами, желают и впредь молиться по-церковнославянски, — это очень важно! Но внедрение в богослужение украинского литературного языка — это не просто восстановление старинных украинских орфоэпических норм (они в разное время тоже были разными), а насущная потребность миллионов верующих украинцев, жаждущих богопознания и богослужения на более понятном уму и сердцу языке.

Конечно, такая потребность обусловлена ростом национально-религиозного самосознания и другими историко-культурными факторами, но это совсем не «уступка националистическим настроениям» и не «привнесение в Церковь политических страстей», а естественное и закономерное явление.

Александр Солдатов: Согласны ли Вы с тем, что Киевская Русь, а позднее — Галичинá и Волы́нь, были таким уникальным «перекрёстком» христианского мира, где никогда не прекращалось общение между восточным и западным христианством, то есть между Византийской и Римской Церквами? Если это так, то не является ли терпимое отношение к латинству, готовность заимствовать у него разные церковные традиции главной отличительной чертой Православия украинской традиции от Православия московской традиции?

Епископ Иов: Действительно, в Киевской и Галицко-Волынской Руси (как и в Новгородской, например) достаточно тесное общение между восточными и западными христианами не прекращалось даже после злосчастного 1054 года. В результате этого общения церковные традиции католицизма и православия, конечно, влияли друг на друга (когда в лучшую, а когда в худшую сторону, — отдельный вопрос).

Даже преподобный Никоди́м Святогóрец (1749‒1809), известный своим ригори́змом по отношению к латинству, говорил: «Мы должны проявлять ненависть к злочестивым убеждениям и противозаконным обычаям латинян и других еретиков и сторониться их. Но если в них есть что-то правильное и подтверждённое канонами святых соборов, мы не должны быть нетерпимыми». Итак, заимствовать у католиков какие-то достойные и здравые церковные традиции или новации (если таковые имеются) вполне допустимо, и это не должно быть какой-то отличительной чертой лишь украинской православной традиции. Но гораздо более важно, просто насущно необходимо православным всех традиций избавляться от доморощенных злочестивых убеждений и противозаконных обычаев, к культивированию которых «коварные» латиняне не имеют никакого отношения.

Александр Солдатов: Согласны ли Вы с тем, что современный тип украинского благочестия сформировался во многом под влиянием католицизма, в особенности — унии, которая весьма долгое время господствовала на землях, где Вы несёте своё служение, и наложила заметный отпечаток на местную церковную культуру? Если это так, то не должно ли Истинное Православие стремиться к преодолению такого украинского благочестия, ибо оно чревато чрезмерным сближением с латинской ересью?

Епископ Иов: Да, долгое время на формы украинского благочестия прямо или косвенно влияли католицизм и уния. В чём-то это влияние было нормальным и полезным, а в чём-то — нет. Потом началось (и до сих пор, увы, активно продолжается) влияние московско-имперского православия.

И в этом последнем влиянии я вижу гораздо большую опасность, чем в католическом. Почему? Да потому, что это влияние приносит свои пагубные плоды именно сейчас! В головы миллионов украинских адептов московского «благочестия» вбили, как аксиому, совершенно фанатическую, ложную мысль, которой они только и живут: Московская Церковь — единственно и неповторимо каноническая, «признанная всей православной полнотой», поэтому все, кто в единении с РПЦ МП, — «спасаются», а все, кто в расколе с РПЦ МП, — «гибнут навеки». Все существующие и возникающие в лоне МП традиции, обряды и учения промосковскими «благочестивцами» воспринимаются как единственно правильные и спасительные, как образцы истинного православного благочестия. А в действительности — это часто такие извращения и непотребства, по сравнению с которыми древняя латинская ересь представляется мне детским садом.

Александр Солдатов: Не рассматриваете ли Вы то церковное просвещение, которое принесли в Москву украинские просветители XVII века (чем отчасти был вызван Русский Раскол), как порождение иезуитских школ и коллегий, возникавших на территории современной Украины в XVI-XVII вв.? Как, в связи с этим, Вы оцениваете деятельность и учение митрополита Петра Могилы?

Епископ Иов: Великий Русский Раскол произошёл не по вине украинских просветителей XVII века. Он был вызван совокупностью многих причин, среди них одной из главных я считаю укоренившуюся в сознании московитов псевдохристианскую идею Третьего Рима, которая одних подвигла к грубым, хаотичным, непродуманным церковным реформам, а других, наоборот, утвердила в фанатической вере в исключительную «чистоту», «богоугодность», «непогрешимость» устоявшегося в Москве «старого» церковного обряда.

Что в Украине было много иезуитских школ и коллегий — это правда. Что по их образцу устраивались тогда и православные школы — тоже правда. Но в Московии никаких нормальных школ в то время не было вообще!

Ещё Стоглáв констатировал: «Хотящих во дияконы и в попы ставитися святители истязуют с великим запрещением, почему мало умеют грамоте, и они ответ чинят, мы де училися у своих отцев, и у своих матеров, а инде учитися нам негде… И тако отцы их и матери сами мало умеют, и силы в Божественном Писании не знают, а кроме их учитися им негде». Поэтому всех, кто знал больше, или понимал лучше, или обращал внимание на множество ошибок в церковных книгах (в том числе догматического характера), — в Московии ждала незавидная участь: гонение, обвинение в ересях, тюремное заключение, казни… Неужели этот мрак и нетерпимость были угоднее Богу, нежели иезуитское образование?

Митрополит Киевский Петр Могила (1597‒1647) сделал много хорошего и полезного для Украинской Церкви, особенно на ниве просвещения, но не со всеми его церковными деяниями можно согласиться, не все его богословские взгляды можно одобрить. Он был неординарным, ярким церковным деятелем современной ему эпохи, со своими достоинствами и недостатками, добродетелями и преступлениями… Уверен, что канонизировать его не нужно (как это сделали в УПЦ Московского и Киевского Патриархатов), но вспоминать его добрые деяния, пользоваться его трудами и, конечно же, молиться о нём — необходимо.

Александр Солдатов: Не ощущаете ли Вы, что Ваши попытки построить Истинное Православие украинской традиции не сближают Вас с другими Истинно-Православными Церквами, а скорее отдаляют от них? Кого Вы считаете своими предшественниками в деле созидания ИПЦ украинской традиции?

Епископ Иов: Мы и не собираемся сближаться с теми, кто исповедует некую смесь из Истинного Православия и разных политических, этнофилетических или иных предрассудков. Возьмём, к примеру, Сербскую ИПЦ под омофором епископа Акáкия Стáнковича. У сербов в приходах и монастырях Апостол, Евангелие и некоторые молитвы читаются на сербском языке, но это не отдаляет от них, в частности, Русскую ИПЦ под омофором архиепископа Ти́хона Пáсечника, потому что сербы ей симпатичны или просто выгодны как церковные партнёры, точно не знаю. Выходит, по-сербски читать несколько молитв — можно. А по-украински — нельзя? А если мы хотим читать не несколько, но больше молитв на украинском языке, — почему вообще кому-то постороннему, пусть даже единоверцу из другой ИПЦ, должно быть до этого дело? Но если им таки есть до этого дело, то мы лучше с ними вообще никакого дела иметь не будем.

Мы считаем своими предшественниками всех тех, кто, даже принадлежа к разным церковным течениям, в своей жизни так или иначе боролся и страдал за честь и достоинство Церкви Христовой на земле (а не просто за какую-то одну отдельно взятую традицию, будь-то русская, украинская, византийская, чувашская, американская или иная).

Александр Солдатов: Для Вас действительно имеет значение спор о законности передачи Киевской Митрополии в 1686 году из Константинопольского Патриархата в Московский? Какая разница для современных истинно-православных, в какой Патриархат должна входить Киевская Митрополия, если оба Патриархата, как говорят истинно-православные, отпали в ересь экуменизма?

Епископ Иов: А о чём тут спорить? Киевская Митрополия была захвачена Московским Патриархатом совершенно незаконно, — это же очевидно! По решению Константинопольского Собора 1686 года Киевская Митрополия осталась в составе Константинопольского Патриархата, Московскому патриарху были переданы лишь права наместника, или экзáрха Вселенского патриарха, но не более! То, что Собор 1686 года якобы передал Киевскую Митрополию в полную юрисдикцию Московского Патриархата, — наглая ложь! Константинопольский Собор постановил, чтобы в пределах Киевской Митрополии обязательно сохранялось поминовение имени Константинопольского патриарха прежде имени Московского патриарха, — но Москва этого не допустила! Константинопольский Собор специально оговорил, что в процесс выбора главы Киевской Митрополии ни церковные, ни светские власти Москвы не имеют права вмешиваться, — но Москва этот пункт сразу же цинично попрала! Уже 27 января 1688 года особым указом из Москвы Киевскому митрополиту было запрещено именоваться древним титулом «всея Руси», с этого года Киевская Митрополия стала быстро превращаться в рядовую епархию Московского Патриархата.

Если эти и подобные церковные беззакония истинно-православные не будут считать вопиющим каноническим преступлением, то их «истинно-православности» — грош цена в базарный день.

Це інтерв'ю публікувалося на сайті Портал-Credo 07.10 та 09.10 2015 року